Геннадий Борисов: «Это объект из другой звездной системы, возможно, из другой галактики»

«Много кто в мире собирает телескопы, но далеко не все умеют достигать качественного результата»

Мы приехали к Геннадию Владимировичу в крымский поселок Научный, где на территории базы Астрономического научного центра (АНЦ) размещены телескопы самого известного в мире астронома-любителя. Наш разговор начинается в его лаборатории, где он первым делом показывает картины на космические сюжеты, которыми увешаны стены. Борисов объясняет, что на его рабочем месте должно быть красиво. Оказывается, некоторые из полотен написал сам астроном.

— Вы еще и художник?

— Когда-то я занимался живописью и астрофотографией. Были даже две персональные выставки в Москве. Была такая женская поп-группа, «Стрелки» — они и организовывали эти выставки, были инициаторами. Мои фотографии даже в Эрмитаже висят, но, правда, в подвале — у реставраторов.

— В Эрмитаже, даже в подвале, абы чьи произведения не повесят...

— Да. Вообще вся моя астрономическая деятельность — астрофотография, поиск комет и астероидов — это не наука. Видимо, не хватает мне чего-то для настоящей науки. Я вот люблю это все — искусство, живопись, фотографию. Тот же поиск... Вот нашел комету, она красивая. Почему искал? Кометы красивые, да еще и имя первооткрывателя им дают. Сплошное творчество, никакой науки.

А уж что эта комета собой представляет, пусть ученые выясняют: химический состав, размеры, скорости и так далее. Нам, художникам, что запечатлел — красиво, а уж пусть исследователи считают, что там и как. Я наукой баловался 20 лет, закончил лет 15 назад.

Геннадий Владимирович зовет посмотреть на телескопы. Чтобы наш фотограф сделал интересные кадры, он даже аккуратно открывает их, хотя на палящем солнце это делать нежелательно: попадание лучей может испортить оптику. В лаборатории работает его сын — Андрей Борисов. Он пошел по стопам отца и уже много лет помогает ему производить телескопы для Астрономического научного центра и Роскосмоса. Геннадий Владимирович говорит, что через пару лет отправится на пенсию, а сын перехватит эстафету — он уже делает 50% работы в мастерской.

— Андрей, а где вы учились?

Андрей Борисов: Сначала год в СПбГУ, затем 5 курсов в тогдашнем Таврическом национальном университете им. Вернадского (ныне Крымский федеральный университет), потом проходил курсы повышения квалификации Балтийского государственного технического университета "Военмех". И у отца, разумеется.

— А что вам больше помогает в работе, образование или пример отца? Теория или практика?

Андрей Борисов: Если правду сказать, то 90% знаний я взял у отца, а лишь 10% — у своих преподавателей. Вроде наука строения телескопов не хитрая, научиться их собирать можно и в интернете, материалы есть в общем доступе. Однако годы практики, база физфака МГУ и особенное чутье отца решают, в них и есть секреты мастерства. Много кто в мире собирает телескопы, но далеко не все умеют достигать качественного результата.

— Значит, дело в практике?

Андрей Борисов: Не только. У отца есть особая чуйка, интуиция. Бывает, я месяцами сижу за специальным ПО, произвожу расчеты. Получаю числовой результат — например, 5. Отец, даже не глядя в программу, машет рукой и говорит: «Да что там считать, 5 будет». Еще ни разу не ошибся. А я возмущаюсь: «Зачем же я два месяца возился?!

Геннадий Борисов: Важно отметить, что наша работа ведется благодаря АНЦ и его директору Кардашенко Михаилу Зиновьевичу. Это благодаря их заказам мы с сыном создаем телескопы. Наше ремесло гибнет, если оно не востребовано. Что толку в собственном соку вариться? Это АНЦ создал лабораторию для нас двоих, а еще позволил разместить тут нашу обсерваторию и вести наблюдения вне рабочего времени.

Андрей Борисов: Михаил Зиновьевич оставляет нам много творческой свободы при выполнении заказов. Дает нам задание и говорит, что доверяет нашему опыту. Поэтому задачи получается выполнить на высшем уровне.

Андрей уезжает в цех в Прохладном, где он изготавливает детали для телескопов. Его супруга, как и супруга Геннадия Владимировича — тоже физики, они занимаются наблюдениями за спутниками. У Андрея двое детей, которые уже делают первые шаги по пути деда и отца.

От «телескопа» на изоленте до большой астрономии

— Геннадий Владимирович, расскажите о своем пути до физфака МГУ. Может быть, занимались в Малой академии наук? Или просто как любитель начали осваивать телескопы?

Геннадий Борисов: В одиночку. У нас в городе не было астрономического кружка, но я занимался в кружке юных техников, так называемом экспериментально-конструкторском, где мы учились изобретать, делали сами некоторые модели. Этот клуб юных техников был при большом заводе, хорошо финансировался. Поэтому я там даже сделал один свой телескоп, который на выставке занял какое-то место в Донецке. Из готовой оптики я его сделал.

А так у меня была пара друзей, и мы делали телескопы сами, учились на своих ошибках, читали книжки. Естественно, в журналах были статьи, например, «Земля и Вселенная», там тоже были статьи по телескопостроению, их тоже читали. И так потихоньку...

Уже после окончания Московского университета, в лаборатории Государственного астрономического института им. Штернберга (ГАИШ) при МГУ, куда я распределился, у нас была оптическая мастерская. Там я более глубоко занялся изготовлением телескопов, занимался разработкой новых методов контроля оптики в тесном сотрудничестве с Валерием Юзефовичем Теребижем. Это важно отметить. Он был расчетчиком, знатоком своего дела, и сейчас он работает. Он рассчитывал сложную оптику, а я ее делал, собирал телескопы и проверял — получилось, не получилось. Я не только делал железо, но и сам полировал линзы, зеркала. Таким образом, в сотрудничестве с ним у нас получились хорошие инструменты.

— Первый ваш телескоп, который был перемотан изолентой, еще храните?

— Нет, конечно, не храню. Это было в глубоком детстве, мне было лет 10, наверное, или 11. Тогда я вообще не знал, как оптика работает. Просто были какие-то линзочки, которые у меня валялись. Я нашел пару, из бумаги сделал трубку, чтобы присоединить эти линзы. Я, конечно, обмотал их изолентой, открыл форточку, посмотрел в окно на дерево и увидел, что изображение очень цветное. Я понял, что что-то не то...

— А из наиболее ранних телескопов что-нибудь держите у себя?

— Нет. Сначала я занимался любительской астрономией, телескопостроением, потом работал на большом машиностроительном заводе. Когда ушел в армию, естественно, порвал полностью с молодыми увлечениями, с детством. После армии немного поработал на заводе, потом поступил в университет. Для меня было приоритетом получить образование, и детские телескопы остались в родном Краматорске.

Только когда я распределился на станцию ГАИШ астрономом, научным сотрудником, у нас была оптическая мастерская, и мне снова захотелось делать телескопы, заниматься изготовлением оптики, экспериментировать. Постепенно я ушел с научной работы. Сейчас я там работаю на полставки инженером, фактически помогаю им с телескопами — юстировать, консультировать и так далее. Наукой почти перестал заниматься.

«Комету назвали Борисов, но уже не в скобках, а как собственное имя объекта»

30 августа исполнилось 5 лет самому громкому открытию Геннадия Борисова. Накануне приказом гендиректора Роскосмоса Юрия Борисова была объявлена благодарность госкорпорации Геннадию Владимировичу «за личный вклад в реализацию космических программ и проектов, многолетнюю добросовестную работу».

— Известность к вам пришла в 2013 году, когда вы открыли свою первую комету. На каких объектах вы тренировались до нее? Ш

— Я занимался астрофотографией, снимал на фотопленку. Затем искал кометы и астероиды, наверное, года три-четыре безрезультатно. Потом у меня появилась ПЗС-матрица — это цифровой приемник, с которым стало легче обрабатывать снимки. И вот в 2013 году, в июне месяце, я открыл свою первую комету. Это было на рассвете. Это то время, где любителям еще возможно что-то открыть, потому что в ночное неба много телескопов смотрят, но очень сложно наблюдать звезды на рассвете или закате. Вот там любители в основном и «пасутся» — на Млечном Пути, на рассвете или закате. От астрофотографии у меня осталась просто техника съемки, а поисковая задача — совсем другая. Она по-другому снимается: оперативно обрабатывается, оперативно отправляются данные.

— Когда в 2019-м вы открыли первую межзвездную комету, каким образом вы поняли, что это изгой, который прилетел из-за пределов Солнечной системы?

— Все очень просто. Сделайте один шаг — вперед или назад, не важно. Можно ли определить по нему, куда вы придете через месяц? Нет. Так вот, в момент обнаружения такого объекта, когда я измерял координаты, никто в мире не знал, что это за объект, потому что сделан всего лишь маленький короткий шаг. Мы можем по скорости ошибиться, объект может быть где-то за горой, в другом направлении, немножко смещен.

После первой ночи, когда я отснял объект, утром я обработал данные и отправил. Я увидел, что этот объект новый. Проверил по базе данных Центра малых планет (Гарвард-Смитсоновский центр астрофизики, США), убедился, что объект новый, и как обычную комету отправил его туда. На следующий день объект разместили на международной странице подтверждения.

1 / 7

i

Но когда наблюдения продолжились, когда объект сделал уже несколько «шагов» на суточном расстоянии — начали возникать сложности. Все программы, которые рассчитывают орбиту, начали показывать что-то странное, потому что они никогда не имели дела с межзвездными объектами. Хотя до этого был открыт межзвездный астероид Оумуамуа, но все программы, которые у нас есть и которыми мы пользуемся, не работают с такими параметрами орбиты.

Тогда стало ясно, что это особенный объект. Примерно через 10 дней, когда получили более точную орбиту, вышла статья, что объект C/2019 Q4 (комета Борисова) имеет эксцентриситет 3. Это е=3 было чем-то невероятным, разорвавшейся бомбой. Такого никогда не было.

И еще через 10 дней Международный астрономический союз прислал мне письмо, в котором спросил, как я планирую назвать этот объект. Я написал, что не хочу менять правила, которые установлены много лет назад. Они тоже придерживались такого же мнения. В итоге комету назвали Борисов, но уже не в скобках, а как собственное имя объекта, как «Луна-2». Теперь это 2I/Borisov (I — сокращение от interstellar, то есть «межзвездный»). Второй межзвездный объект, но первая комета.

«В этом году я открыл 41 астероид, из которых 1 оказался потенциально опасным»

— Вы не раз оказывались эффективнее, чем ведущие мировые обсерватории, и успевали открыть комету или астероид раньше них. В чем ваш секрет?

— Здесь сочетание разных факторов. Во-первых, нужен очень хороший и дорогой телескоп с большой четкостью и высокой светосилой . Во-вторых, нужно упорство. Нужно месяцами и годами наблюдать за небом и обрабатывать снимки, зная, что результата может не быть.

Супруга мое увлечение поддерживает — я обещал ей, что подарю звезду, а в итоге подарил первую и единственную межзвездную комету. Помогает и АНЦ — мне разрешили разместить мои телескопы на удобной охраняемой территории, где есть электричество и интернет. А еще нужно идеальное небо — я ищу объекты на уровне шумов, обычный человек их и не заметит.

— Какой путь проходит астрономический объект после обнаружения?

— Я отправляю данные в Центр малых планет в Гарвард. Они выкладывают эту информацию на международную страницу подтверждений. Затем многие обсерватории мира наблюдают его, чтобы подтвердить, что он существует. Когда получается построить орбиту, ему дается предварительный номер и выходит циркуляр, в котором написано, кем и когда был открыт объект. В этом же документе представлены результаты наблюдений всех задействованных обсерваторий и указаны параметры орбиты. После этого объект уже не потеряется.

— Вы часто обнаруживаете астероиды. Скажите, астероидная угроза — это модный алармизм или реальная проблема?

— Это реальная вещь, поэтому наблюдать за такими объектами важно.

Такие наблюдения я веду в рамках программы планетарной защиты IAWN (International Asteroid Warning Network). Но чем больше мы наблюдаем и каталогизируем объекты, тем больше мы понимаем, что в ближайшие 10-15 лет опасность нам не грозит.

Однако не стоит зарекаться. Иногда астероиды меняют свою орбиту, потому что есть тяжелые планеты, такие как Юпитер. И в любой момент к нам что-то может прилететь. Прилетает постоянно, просто что-то небольшое. Регулярно что-то пролетает мимо — недавно я открыл объект, который прошел ближе, чем проходит геостационарная орбита искусственных спутников.

— На каком расстоянии вам удавалось обнаружить опасный астероид?

— Тот самый объект, который прошел близко к Земле, я заметил еще за Луной. За 5 дней до максимального сближения. Он был маленький — 6-7 метров, как автобус. Получается, прибыл по расписанию. Эта находка показывает, что в будущем мы сможем видеть объекты задолго до столкновения, и на основе этого ученые будут принимать решения.

«У больших телескопов тоже есть свои недостатки»

— Вы ранее упоминали, что последние пять лет быть астрономом-одиночкой стало очень сложно из-за появления новых высокоточных телескопов. Есть ли сейчас шансы у энтузиастов открыть что-то по-настоящему серьезное? Остались ли какие-то лазейки, кроме наблюдения Млечного Пути в предрассветный час?

— Раньше тоже было много обзорных телескопов, достаточно мощных. Но каким-то образом любителям удавалось открывать несколько комет в год. Премия Вилсона, кстати, специально учреждена для любителей, которые открывают кометы. Для профессионалов она не предусмотрена. Почему? Потому что оборудование стоит денег, и таким образом помогают любителям. Обычно в год открывалось несколько комет.

Но сейчас, с появлением настоящих «монстров» — телескопов, расположенных в местах с хорошим астрономическим климатом, таких как Гавайи, Чили, — это стало намного сложнее. Эти телескопы очень большие, и приемники у них тоже огромные и дорогостоящие. Они просматривают практически все небо многократно.

Для любителей заниматься астрономией на равных с профессионалами стало очень сложно. Однако у больших телескопов тоже есть свои недостатки. Им трудно наблюдать в Млечном Пути, потому что там плотность звезд настолько высока, что сложно что-то обнаружить. У любителей есть хоть какой-то шанс. Также рассветное небо неудобно для наблюдений из-за ограниченного времени, высокого фона, атмосферных помех, таких как рефракция и турбулентность. Большие обзорные телескопы стараются избегать этих областей неба, они «хватают» небо в зените, а любителям приходится исследовать более сложные области.

Но даже там очень сложно что-то обнаружить, потому что те объекты, которые появляются на рассветном небе, уже могут быть открыты год или два назад, когда этот объект был высоко в небе ночью. Я замечаю, что вижу кометы на рассветном небе, но они уже были замечены большими обсерваториями.

— Спутники, рост околоземной «популяции» которых с каждым годом ускоряется (Starlink и прочие) — они мешают?

— Мешают получению глубоких снимков. Некрасивые получаются кадры — много полосочек от спутников. И когда обрабатываешь, просто эстетически это мешает. Я же когда обрабатываю вручную, глазом смотрю, ищу объекты. Представьте, что на кадре вот такие полоски постоянно мелькают, а мне нужно найти движущийся, слабый объект на уровне шума. Это отвлекает.

— Что вы пожелаете другим астрономам-любителям?

— Ох, ребята, бросайте это дело, сильно оно затратное! (Смеется). На самом деле желаю смотреть в небо с удовольствием, радоваться его красоте и процессу. Не ставить перед собой слишком амбициозных целей, но быть упорными и настойчивыми.