Испытание психики: командир SIRIUS-21 Олег Блинов о годовом эксперименте жизни в изоляции
— 14 ноября на базе Института медико-биологических проблем РАН стартовал международный изоляционный эксперимент SIRIUS-23, который является уже четвертым этапом одноименного исследовательского проекта. На этот раз он продлится 365 суток, что на 125 дней больше, чем предыдущий эксперимент SIRIUS-21, где вы были командиром экипажа. Имея за плечами большой опыт, можете предположить, насколько труднее придется участникам нового эксперимента, которым предстоит провести целый год в замкнутом пространстве?
— То, что им будет сложнее, — однозначно, ведь это фактически на треть дольше. Конечно, тут очень многое зависит от тех ситуаций, которые у них будут формироваться внутри. Порой достаточно и месяца для того, чтобы подойти к выходу из эксперимента. Если все будет хорошо, и они смогут найти свой рабочий режим, то они успешно проработают этот год. Говорить о том, что это невыполнимо, наверное, неправильно. Здесь идет речь о том, насколько они смогут себя комфортно чувствовать на всем протяжении эксперимента. Основное испытание — психологическое. И у каждого свой резерв тех раздражающих факторов, на которые он может адекватно, спокойно реагировать. Сейчас я, конечно, желаю ребятам, чтобы они как можно толерантнее отнеслись друг к другу и вписались в этот ритм объединенной, изолированной работы.
— В одном из интервью вы заметили, что особенностью экспедиции SIRIUS-21 стал ее состав. Экипаж включал шесть человек: командира, бортинженера, врача и трех исследователей. Помимо того, что все прибыли из разных стран (России, США, ОАЭ), участники также были поделены поровну по гендерному признаку — в нем присутствовали трое мужчин и три женщины. Однако состав SIRIUS-23 еще более нестандартный в этом плане, поскольку включает четырех женщин и двух мужчин. Как вы считаете, с чем связаны столь существенные изменения в составе экипажа и как это повлияет на взаимодействие внутри группы?
— Сам проект SIRIUS предполагал проведение экспериментов с межгендерным составом — 50 на 50. И это соотношение прослеживалось и в SIRIUS-17, и в SIRIUS-19, и в SIRIUS-21. Что касается эксперимента SIRIUS-23, то изначально менеджмент проекта также подразумевал, что будет гендерное равенство, но получилось так, что в процессе подготовки часть кандидатов ушла. Это могло быть связано и просто с нежеланием участвовать, ведь осознать, что такое год находиться в условиях изоляции, очень сложно. Когда ты идешь к этому, то понимаешь, что фактически на год отстраняешься от своих бытовых задач, научной работы, а отложить все жизненные ритмы на целый год — это достаточно серьезное решение. Видимо, у мужской половины этих задач было больше, чем у женской. А поскольку и материальная, и научная базы эксперимента жестко привязаны к определенному времени, то тут уже надо стартовать с тем составом, который сложился к его началу.
Да, получилось гендерное неравенство, но я считаю, что это будет уникальный опыт для проекта: он даст понимание, как будет формироваться командная работа в этих условиях. Кстати, у нас тоже было нарушено гендерное равенство — не по нашей воле. Один из членов нашего экипажа покинул эксперимент через месяц (Екатерина Карякина получила нетяжелую травму руки во время тренировки на макете многофункционального силового тренажера — прим. ред.), и мы достаточно остро почувствовали перераспределение ролей, обязанностей и нагрузки.
Что сейчас будет у ребят, предполагать, наверное, некорректно. Но судя по тому, насколько там активные девушки, я думаю, что они внесут свой вклад в командную работу. Опять же, все зависит от того, как они будут выстраивать отношения между собой. Это самое важное, что может быть в условиях изоляции.
— Существует множество исследований, в которых говорится, что если мужчины больше подходят для краткосрочных программ, то женщины способны переносить более длительные полеты и пребывание в условиях изоляции — то есть, по сути, все то, что имитируется в ходе экспериментов проекта SIRIUS. Согласны ли вы с этой точкой зрения?
— Когда мы говорим о космических полетах, то в них участвуют сугубо профессиональные экипажи. При их формировании большой разницы между мужчинами и женщинами нет. Есть общий стиль работы, который предполагает выполнение каких-то функций. Да, можно сказать, что кто-то спринтер, кто-то марафонец, и это проявляется при каких-то локальных задачах. Но когда речь идет о длительности выполнения эксперимента, тут хочешь не хочешь, но все равно будешь находить те ресурсы, которые дадут возможность тебе дальше работать.
Общее настроение экипажа формируется по всему взаимоотношению между его членами. То есть ты можешь быть очень воодушевлен и готов работать, а кто-то другой, наоборот, поник. Но вот этот плюс на минус все равно будет восстанавливать баланс и давать ощущение, что у тебя куда-то силы уходят: у кого их больше, тот, соответственно, и будет делиться этой энергетикой.
Что касается взаимодействия с женщинами, то в нашем случае были разные периоды, когда и мужчины, и женщины одинаково уставали, и каждый задавал себе вопрос: «Ну сколько это может длиться!» Тем более что время там немножко по-другому воспринимается — оно как будто растягивается из-за того, что ты переключаешься на другой жизненный ритм.
— И все-таки, почему до сих пор в экспериментах SIRIUS и других изоляционных проектах не было чисто женского экипажа?
— Был один испытательный проект, где участвовали только одни девушки, — это «Луна-2015», восьмидневный эксперимент с шестью членами экипажа, куда вошли сотрудницы ИМБП. Его основной целью было изучение механизма адаптации женского организма к условиям изоляции в гермообъекте. А особенностью стало то, что этот эксперимент был связан с применением центрифуги короткого радиуса, имитирующей лунную гравитацию — то есть в шесть раз меньше, чем на Земле. Также отрабатывались научные эксперименты, которые проводятся на МКС, — чтобы посмотреть, насколько женский экипаж может выполнять все эти операции в условиях изоляции.
Были у них и нештатные ситуации, в частности эксперимент продлили на одни сутки, чтобы проверить психоэмоциональное состояние экипажа на случай, если вдруг нечто подобное произойдет в условиях реального космического полета. В общем можно сказать, что их психологическое состояние на протяжении 8-9 дней было достаточно устойчивым. Это дало возможность в дальнейшем приступить к проекту SIRIUS-17, в экипаж которого, к слову, вошли две девушки, участвовавшие в «Луне-2015» (Елена Лучицкая, которая была командиром экипажа «Луны-2015» и Наталия Лысова, член дублирующего экипажа — прим. ред.).
В целом же вся отечественная космонавтика была построена на взаимодействии с мужчинами. У нас не так много женщин-испытателей, не так много женщин-космонавтов, соответственно, из всей этой выборки делать большие заключения, как по мужчинам, не стоит. Все, что мы имеем сейчас в пилотируемой космонавтике, это оценка именно по мужскому гендеру. Поэтому самое важное в экспериментах с женскими экипажами — получить неоценимый научный опыт в исследовании их поведенческого состояния в условиях изоляции. Здесь, конечно, важно изучать как можно больше работу женщин.
— А если экипаж SIRIUS-23, в составе которого превалируют женщины, проявит себя наилучшим образом, послужит ли это толчком к изменению ситуации?
— Не то, что послужит, а уже меняет. Рано или поздно мы придем к тому, чтобы иметь равный гендерный состав в условиях космического полета. Но нельзя забывать о том, что космическое пространство — это не место отдыха, а очень агрессивная и опасная среда, прежде всего, для женского организма. Яйцеклетки формируются у женщины с самого рождения. И если она длительное время находится в условиях космического полета, под высоким энергетическим воздействием этих частиц, то внутренние белковые состояния ДНК могут разрушаться — потом они срастаются, но стопроцентную вероятность того, что это произойдет правильным образом, никто не может дать. Если в дальнейшем эти яйцеклетки будут оплодотворены, то они могут иметь генетически измененные мутации или еще что-то. Здесь необходимо предусмотреть меры профилактики и защиты женского здоровья, чтобы таких последствий не было.
Когда я общаюсь с девчонками на эту тему, то говорю им, что они сами принимают решение по поводу своего будущего и будущего своей семьи. Моя задача — сказать им о том, что есть такая опасность. Ну и плюс ко всему для России традиционно, что женщина — это хранительница очага, а мужчина — работник, который зарабатывает средства. Но время проходит, и отношения меняются, поэтому я думаю, что к чему-то это приведет в будущем. В любом случае я считаю, что запрещать не стоит.
— Как вы уже сказали, один из главных вызовов экспериментов SIRIUS — это способность выдержать условия изоляции. В одном из прошлых интервью вы сравнили нахождение в имитаторе космического корабля с «сидением в банке» и признались, что иногда проще перенести физическую нагрузку, чем психологическое давление. Как человеку выдержать такой прессинг и не выйти из эксперимента досрочно, ведь такая возможность есть у каждого участника?
— Действительно, есть очень большая проблема, связанная с психологической адаптацией и дальнейшим нахождением в условиях замкнутого пространства. Причем тут играет роль не только пространство, но и отсутствие социального общения. То общение, которое происходит в стенах комплекса, связано лишь с взаимодействием внутри экипажа. А когда ты длительное время находишься с одними и теми же людьми, через месяц-полтора у тебя заканчиваются истории, которыми ты можешь поделиться, они начинают повторяться, и это уже становится неинтересным. Приходится переключаться на реалии, которые тебя сейчас окружают. Но так как они однотипные, то тоже многим тебя не спасают — да, какое-то время и это работает, но это, условно говоря, бытовуха, которая и без того уже достаточно сильно приелась.
В этом случае одним из важных факторов становится какое-либо увлечение, которое будет поддерживать твою мотивацию, чтобы ты шел дальше, дальше и дальше. И когда ты включаешь умственную деятельность в части творчества, то как будто раскрашиваешь будни: они становятся более разноцветными и интересными. В некоторых случаях ребятам помогала физическая нагрузка. Ведь когда ты начинаешь выкладываться, то переключаешься с этого нагруженного психологического состояния, но, с другой стороны, тратишь колоссальное количество ресурсов: то есть ты истощен и морально, и физически.
Условия изоляции предполагают периодические физические нагрузки. Например, в один месяц у тебя гиподинамия, когда нельзя никаких физических упражнений делать, а в другой месяц есть возможность физически нагружаться. Вот такой способ не совсем подходит для того, чтобы сбрасывать психологическое напряжение. То есть в один месяц ты можешь это делать, а в другой будешь находиться в состоянии стресса. Это, конечно, не очень подходящий вид саморегуляции.
В моем случае это были увлечения, связанные с моделированием, рисованием, написанием каких-то текстов для супруги, снятием видеороликов, фотографированием — всем тем, что дает возможность творчески мыслить. В некоторых случаях предлагается музыка или видео. Но мне лично это не подошло по той причине, что ты погружаешься в какую-то иную историю, начинаешь переживать за героя и тем самым еще больше накладываешь на себя это психоэмоциональное состояние. Тут самого себя-то надо выдержать, а получается, что когда ты погружаешься в какую-то сцену, то еще больше эмоционально выгораешь. Кому-то это помогало, кому-то — нет. Мне лично не помогало.
Так что я считаю, что один из способов выдержать длительное нахождение в условиях изоляции — это твоя профессиональная деятельность и занятие каким-то увлечением в свободное время, которое позволяет поддерживать твою мотивацию.
— Перед началом эксперимента участники проходят длительную подготовку, которая позволяет выявить их психологическую совместимость друг с другом. Однако в замкнутом пространстве все ощущается совсем иначе, поэтому конфликтов вряд ли удается избежать полностью. Как часто возникали разногласия между членами вашего экипажа, насколько быстро удавалось найти компромисс и вмешивались ли вы лично в разрешение конфликтов, будучи командиром?
— Конечно, психологический отбор перед экспериментом проводится, все претенденты на участие в проекте проходят психологическое обследование. Но говорить о том, что мы должны быть совместимы, наверное, не приходится. Может быть, и преследуется такая цель, но мне о ней неизвестно. Учитывая, что нас формировали по профессиональным признакам, каждый занимал свою ячейку в экипаже. За два с половиной месяца до начала эксперимента мы не знали друг о друге вообще ничего, но на этапе активной подготовки познакомились и стремились подружиться.
Могу отметить, что одним из важных моментов, которые позволили бы решить любой конфликт, является открытость общения. Не затягивать конфликт, а именно выходить на его обсуждение. Конечно, он может быть очень эмоциональным и неприятным, но его надо решить, если он действительно возникает.
У нас практически все вопросы решались групповым сбором, потому что даже если конфликт происходит между двумя людьми, он касается всех — все видят, все ощущают, все страдают. Нельзя допускать, чтобы экипаж делился на сторонников одного человека и второго, лучше решать вопрос коллективно. И когда все собираются вместе, то оказывается, что в конфликт вовлечены не только два человека, но и все остальные члены экипажа, потому что косвенно они все равно взаимодействуют друг с другом. И тогда это уже выливается в своеобразную дискуссию: не сразу, но постепенно все начинают откровенно высказываться, и тем самым находится истина — кто прав, кто виноват, чьи интересы затронуты, — и в течение какого-то времени наступает перемирие.
Но дальше, конечно, подобные конфликтные ситуации в любом случае будут возникать. Как бы мы ни говорили, что мы психологически устойчивы, мы абсолютно разные люди, с разным жизненным опытом и приоритетами. Находиться в тесном взаимодействии 24/7 — непросто, и даже то, что в составе экипажа SIRIUS-23 будет большое количество девушек — они тоже имеют свое личное мнение, свой жизненный опыт и мировоззрение.
— Как то, что все участники экспериментов проекта SIRIUS профессионалы в своей области, влияет на взаимодействие внутри группы? Не случалось ли такого, что в ряде вопросов, которые необходимо было решить в рамках эксперимента, вдруг сталкивались два профессионала, где каждый пытался доказать, что «знает лучше», как выполнить ту или иную задачу?
— Здесь я могу отметить, что мне повезло с экипажем. Каждый имел колоссальный опыт работы в своей отрасли, и даже если мы расходились во мнениях, то дополняли друг друга. В своем экипаже мне понравилось то, что мы не стали путать профессиональное с личным. Но были, конечно, такие моменты, когда возникали не противоречия, а, скорее, нежелание пользоваться другими знаниями. Если у человека было какое-то негативное отношение к другому, то он говорил: «Нет, я не хочу принимать от тебя советы, хотя я знаю, что ты обладаешь этими знаниями, но я справлюсь сам или мне поможет кто-то другой». Но так было лишь в том случае, если происходили какие-то конфликтные ситуации, и они проявлялись именно таким образом. В обычной жизни можно сказать, что это ерунда, но в замкнутом пространстве это достаточно активная фаза межличностных отношений.
— Из вашей биографии известно, что на момент проведения эксперимента SIRIUS-21 вы учились в аспирантуре Московского авиационного института на кафедре 601 «Космические системы и ракетостроение» в институте №6 «Аэрокосмический», а до этого закончили магистратуру в институте №10 «Иностранных языков» МАИ, то есть получили две разные специальности. Помогал ли вам этот опыт справляться с трудностями длительной изоляции, например, — если говорить о вашей магистерской специальности, — общаться с иностранными членами экипажа?
— Иностранцы, которые входили в состав нашего экипажа, — это американцы (бортинженер Эшли Ковальски и исследователь Уильям Браун — прим. ред.) и араб (исследователь Салех Омар Аль Амери — прим. ред.) — знали русский достаточно хорошо. Большая часть нашего общения, в том числе с центром управления, происходила на русском языке, но иногда и на английском.
По поводу самого обучения в МАИ могу сделать даже большую отметку. Магистратура, где я проходил обучение, в большей степени специализировалась на связях с общественностью в аэрокосмической отрасли, что дает мне возможность строить взаимодействия со своей аудиторией и коммуникации на немножко другом уровне. В частности, это позволило мне довольно быстро найти контакты с членами основного и дублирующего экипажей, причем как на этапе подготовки, так и в условиях самого эксперимента. Поэтому в данном случае часть тех знаний, которые я получил в ходе обучения в магистратуре, была в прикладном смысле очень полезной.
Что касается обучения в аспирантуре, то тут уже мое увлечение в части проектирования каких-либо изделий при помощи программного обеспечения, аддитивных технологий (3D-печати) получило прямое применение (диссертация Олега Блинова была связана с проектированием комплексных тренажных средств для перспективных пилотируемых кораблей по освоению дальнего космоса — прим. ред.). Так что я считаю, что обучение и получение знаний преображает ту работу, которую ты выполняешь в условиях изоляции. И для космического полета высокообразованные специалисты дадут высокий результат — они всегда будут действовать достаточно осознанно и принимать взвешенные решения, даже при неблагоприятных психологических условиях.
— Когда изучаешь составы экипажей SIRIUS, сложно не заметить, что отбор проходят не только те люди, которые напрямую связаны с космической отраслью, но и представители других профессий. Например, в экипаж SIRIUS-21 включили бортпроводника Екатерину Карякину, а в экипаж SIRIUS-23 — бортпроводника Ксению Шишенину. Чем, на ваш взгляд, обусловлен выбор людей данной профессии уже во второй раз?
— В нашем случае Екатерина была отобрана в большей степени как специалист, который обладал журналистским опытом. У Екатерины за плечами был институт, связанный с гуманитарным образованием, и менеджеры проекта предполагали, что именно на нее возложат задачу описывать сам эксперимент. Это тоже важно — лаконично и красиво донести, что происходит внутри. Ну и плюс ко всему то, что она была бортпроводником, говорит о состоянии ее здоровья и вовлеченности в авиационную сферу. Все это дало Екатерине возможность быть в составе экипажа в качестве специалиста миссии.
Что касается Ксении, то я в полной мере не могу оценить, почему выбрали именно ее, но тут был другой подход. Она закончила психфак МГУ, поэтому я бы оценивал ее не как бортпроводника, а как специалиста по научной психологии. Думаю, что она сейчас выполняет достаточно важную задачу как психолог экипажа. По крайней мере, надеюсь, что это так, потому что мы можем только догадываться, что там происходит, ведь ребята находятся в абсолютной изоляции от внешнего мира.
— Давайте перейдем к научной значимости проекта SIRIUS. Его глобальная цель — провести ряд экспериментов, результаты которых должны помочь при планировании пилотируемых полетов к ближайшим объектам Солнечной системы. Так, к примеру, в программу SIRIUS-21 входило порядка 70 научных экспериментов, направленных на изучение физиологии, иммунологии, медицинских экспериментов и психологии. Не могли бы вы рассказать о самых важных из них и поделиться результатами, которых удалось достичь?
— Они все важны, потому что прошли жесткий отсев во время определения научной программы. Я знаю, что было достаточно большое количество желающих участвовать в эксперименте SIRIUS-21, но не все попали, так как это уже было ограничено временем нашего экипажа. Порой даже у нас и выходные дни были заняты выполнением научной программы. Это говорит о том, что она была достаточно объемной. Что касается важности экспериментов, то они были распределены по основным направлениям: сначала психологические, затем физиологические и операционно-технические задачи. Остальная часть составляла 25%, но это не говорит о ее меньшей значимости.
Большое количество экспериментов было посвящено психологии — межличностному взаимодействию, решению конфликтных ситуаций, взаимодействию в условиях стресса. Все это проводилось или путем опросников, или путем прямого общения, записывалось с помощью видеокамер и в дальнейшем уже анализировалось. Сказать о том, что сейчас эти данные уже доступны для нас, — нет. Их можно получить по запросу, но необходимо обосновать, с какой целью мы это получаем. В большей степени это статистические данные.
По направлению физиологии был достаточно большой спектр, связанный с определением того, как влияет гиподинамия и активная деятельность на состояние в условиях изоляции. Действительно, когда мы выполняли эксперимент, то ощущали, что наш организм трансформируется. Месяц нахождения без активного движения приводит к снижению мышечного тонуса, и начинать потом все сначала, — при том, что физическая нагрузка начиналась сразу и на высоком уровне, — было тяжеловато. Втягиваешься в течение месяца, а потом опять сдаешь фоновые исследования и, с одной стороны, понимаешь, насколько быстро у тебя организм может подстраиваться к каким-то условиям, но с другой — все равно тяжело.
При выполнении операционно-технических задач на первый план выходили твои знания, навыки и представления о том, как должны выполняться какие-то процедуры. Тебе уже никто из инструкторского состава или преподавателей не может ничего подсказать. Все, что есть внутри, — это коллективный разум экипажа или решения его конкретного члена.
В нашем эксперименте участвовало порядка 18 стран как постановщиков, это ведущие компании и университеты. Хочу отметить, что подобные эксперименты проводятся пока только в России. В США тоже проводятся, но в не таких жестких условиях герметичности объектов, социальной изоляции, то есть в более щадящем режиме. Хотя были такие эксперименты, когда участники и под водой долгое время находились, но тут были другие факторы воздействия и другие испытания. Так что с научной точки зрения проведение подобных исследований является не то что верным, но достаточно значимым для науки и понимания того, как человек будет вести себя при освоении дальнего космоса.
— Из научной программы эксперимента SIRIUS-23 следует, что для участников частично смоделируют нештатные ситуации, произошедшие на МКС в течение последних лет. При этом, как отмечал руководитель пресс-службы ИМБП РАН Олег Волошин, на земной станции в каком-то смысле работать сложнее, чем на МКС. Несмотря на то, что там нет невесомости и радиации, участники эксперимента сталкиваются с ограниченностью ресурсов и «гораздо более жесткой» изоляцией по сравнению с космонавтами, которые могут, например, позвонить домой и постоянно видят Землю. Действительно ли это так?
— Здесь я с Олегом Волошиным полностью согласен. Эксперименты должны включать в себя все негативные факторы, которые могут возникнуть в условиях космического полета. Рискнув испытателем, мы не допустим большого риска для космонавтов. Дело в том, что спасти испытателя на Земле мы можем оперативно, не доведя его до крайнего состояния, а вот космонавта оперативно в подобной ситуации вряд ли получится спасти. И вот для того, чтобы получить информацию о том, как может повести себя человек в той или иной нештатной ситуации, конечно, необходимо смоделировать ее в условиях Земли.
Одним из важных факторов вы назвали социальную изоляцию: невозможность напрямую взаимодействовать с близкими и видеть окружающую среду — все это, конечно, очень сильно воздействует на психологическое состояние. Когда ты входишь в гермообъем, то видишь, что у тебя ранняя осень, а выходишь — уже середина лета следующего. То есть ты не видишь ни дня, ни ночи, не ощущаешь смены погоды и времен года. Это на самом деле очень тяжело.
Но когда ты видишь только ту обстановку, которая моделируется или через специальные технические средства в виде VR-пространства, или компьютерную генерацию изображений, то тебе действительно начинает казаться, что ты находишься на лунной поверхности или в орбитальном движении. У нас было достаточное количество компьютерных стендов, на которых мы отрабатывали управление манипуляторами, роверами и пилотируемыми космическими кораблями в виде «Союза» или высадку на Луну. Последнее подразумевало перемещение по лунной поверхности в VR-пространстве, также мы использовали систему обезвешивания.
— Скептики, возможно, скажут, что некоторые исследования SIRIUS стоило бы проводить прямо на орбите, где условия в большей степени соответствуют тому, что будет происходить в ходе реальной лунной экспедиции. Как бы вы им возразили на это? Почему исследования, которые осуществляются под эгидой проекта SIRIUS, действительно являются важной частью российской лунной программы?
— Когда мы говорим о космическом полете, то должны понимать, какие факторы могут оказывать воздействие на человека. Первое — это та среда, в которую мы собираемся полететь. Если это орбита, то это вакуум, микрометеоры, радиация, температурное воздействие. Мы можем привыкнуть к этим условиям? Нет, не можем. Нам необходимо какое-то техническое средство, которым мы можем обеспечить нашу изоляцию и создание защитного купола. Второй фактор — это динамика полета, во время которого мы можем слышать шум, чувствовать вибрации, невесомость и ускорения. К этому космонавтов готовят, и есть программы, которые дают возможность адаптироваться к этим условиям. Отсюда вытекает следующий фактор — длительность нахождения в автономных условиях. И вот в этом случае необходимо моделирование. К невесомости и перегрузкам мы можем привыкнуть, поэтому имитировать это где-то в космосе нет никакой необходимости. К тому же эти процедуры достаточно быстро усваиваются, и зачем тратить лишние деньги.
А вот нахождение в определенном климате, выполнение задач с нарушением циркадных ритмов, суточной периодики и сопоставимость самих членов экипажа — это как раз то, что надо отрабатывать в ходе экспериментов. Если это условия орбитального полета, то в этом случае речь идет о невесомости, а если мы находимся на лунной поверхности, то там пониженная гравитация.
Поскольку порой человек действительно может дойти до края своего психологического состояния или, например, как в нашем случае, получить травму. В этом смысле продолжать выполнение научной программы, наверное, не имеет смысла.
— До 2028 года в России планируют провести еще три годовых эксперимента SIRIUS. Более того, директор ИМБП РАН Олег Орлов допустил, что сроки их проведения могут быть увеличены, но это будет зависеть от программы, заинтересованности и результатов SIRIUS-23. Каковы ваши прогнозы относительно данного проекта? Будет ли он продолжен и сколько по времени могут длиться следующие эксперименты?
— Я, конечно, не могу никаким образом корректировать Олега Игоревича и планы его организации, но в общем могу сказать, что ИМБП, начав большой проект SIRIUS, уже имеет достаточно большой опыт, чтобы прогнозировать, на что обращать внимание в дальнейшем и что конкретно исследовать. Технически я не вижу проблем для того, чтобы ИМБП РАН вместе с их исполнителями могли организовать подобные эксперименты еще два-три-четыре раза. Тут все зависит от того, насколько будет насыщенной научная программа, насколько успеют обработать информацию, полученную в ходе предыдущих экспериментов и нынешнего SIRIUS-23, проанализировать ее, сделать какие-то научные выводы и дальше уже попытаться каким-то образом спрогнозировать, каких данных не хватает. Для этого организация и существует — чтобы прогнозировать данные и делать выводы о том, каким она видит полет человека в дальний космос в ближайшие два года.
Пока я предполагаю, что для выполнения миссии на Луну годового эксперимента, наверное, будет достаточно. Но учитывая, что по дорожной карте Роскосмоса на Луне уже в 2030-2035 годах начнут формироваться базы с постоянным присутствием человека, то в подобных экспериментах будет чуть ли не постоянная необходимость. И к этому моменту, может быть, произойдет трансформация тех научных экспериментов, которые проводятся в условиях изоляции. Возможно, это будут эксперименты, в большей степени связанные с высадкой на лунную поверхность. Я думаю, что мы увидим это в ближайшее время.
То, что эти эксперименты нужны, я уверен на сто процентов, так же, как и в том, что найдутся добровольцы для участия в них. Конечно, это отчаянные ребята, но я считаю, что без этого мы никак не продвинемся и не обеспечим безопасность полетов в дальний космос. Учитывая, что космической державой сейчас может считаться только то государство, которое имеет возможность самостоятельно доставлять экипажи на орбиту, а перспективы наших космических исследований связаны с освоением Луны и Марса, то мы должны использовать имеющийся у нас потенциал и не останавливаться.
— А вы бы сами еще отважились пойти на такой эксперимент?
— Я, наверное, и отважился бы, но тут уже начинает срабатывать фактор семьи. Когда я уходил в эксперимент SIRIUS-21, то получилось так, что мы попали на период пандемии, и нас на три недели раньше поселили в обсервацию, достаточно жесткую, где не было возможности общаться с родственниками. А когда мы вышли из изоляции, — было еще пару недель фонового исследования. Конечно, это не год, но более девяти месяцев мы не могли взаимодействовать со своей семьей. Это тяжело, и в первую очередь для самой семьи. Тут надо понимать, насколько идти на такой эксперимент готов не ты, а твоя семья. Я рекомендовал бы проработать методологию, как решать психологические задачи не только внутри периметра изоляции, но и с членами семей, которые поддерживают членов экипажа и определяют их настроение.
